Спустя почти 90 лет Михаил Булгаков возвращается на сцену вахтанговского театра, который открывал этого автора при его жизни. В сезоне 1926/27 года Алексей Попов впервые поставил пьесу «Зойкина квартира». Спектакль продержался в репертуаре всего год и был снят цензурой. В 2015 году питерский режиссер Юрий Бутусов ставит «Бег», который стал событием сезона.

Каюсь, всех отговаривала сегодня ставить М. Булгакова, особенно «Дни Турбиных», «Бег» и «Кабалу святош». Особых побед на этой стезе на нашей сцене в последние годы не было. Тому есть несколько причин.

Причина первая. Михаил Булгаков намеренно свою биографию делал фактом литературы: и в братьях Турбиных легко считывался пережитый опыт Гражданской войны, военного врача, киевлянина, взявшего сторону белых, на глазах которого убивали, вешали и распинали друг друга красные, белые, зеленые. В случае с зависимым от Людовика Мольером, но еще больше от кабалы святош, очевидна перекличка отношений писателя с советской властью — со Сталиным и идеологическими надзирателями над литературой.

Как вписывать биографию писателя в конфликты сегодняшнего дня?

И тут возникает вторая причина, которая весьма существенна, чтобы читать, а не ставить Михаила Афанасьевича.

Хоть и Гражданская война, есть и такое вполне убедительное мнение, не закончилась в Крыму на Перекопе, а продолжается, все-таки социальное противостояние сегодня не похоже на то, что было в 1920-м, когда белые битву проиграли и бежали. Актуализировать текст в сегодня белогвардейского доктора, ставшего антисоветским писателем в стране Советов, бесконечно сложно.

М. Булгаков не эмигрировал, поскольку его свалил во Владикавказе тиф и он не успел отплыть в Константинополь, но, несмотря на это, пьеса «Бег» автобиографичная, поскольку здесь он проигрывает собственную не состоявшуюся по случайным обстоятельствам судьбу. Если бы он все-таки успел, как его герои, прыгнуть на корабль, отплывающий к берегам Турции, какая бы участь его ждала? Торговал бы он на турецком базаре, ставил бы на Янычара на тараканьих бегах, как Чарнота, или, как Хлудов, пребывал бы в болезненном самоанализе поиска вины и виноватых?

Казалось бы, бежать сегодня не надо: можно жить и здесь, и там, а можно – только здесь или только там. Какой бег, помилуйте, какая эмиграция сегодня? Купил билет, только бы визу дали.

Однако Юрий Бутусов вырвал пьесу из плена писательской автобиографии. Он ставит не о том беге, а о бегстве сегодняшнем, об исходе без надежды найти землю обетованную.

Революция 1917 года, как катализатор, заставила бежать из России тогда, но для Бутусова тот побег мало чем отличается от революции, к примеру, 90-х века ХХ, когда народ тоже побежал. Кстати, примет 90-х в спектакле немало. Челночная клетчатая сумка – устойчивая примета ельцинского свинарника, в которых из Китая везли всякое барахло бывшие офицеры, научные работники, разные социальные слои населения демократической России, чтобы продать добытое такому же обнищавшему и полуголодному населению, – оказывается в руках у петербургского приват-доцента Голубкова (Сергей Епишев). Из нее, как помятую плюшевую игрушку, он достает сюрприз – миниатюрную гимнастку. Рыжая шевелюра, в которой вырваны до залысин клочья волос, поистрепалась. Она похожа на обезьянку. Понять, сколько ей лет, не представляется возможным. Под магнитофон, как это можно было увидеть на Арбате еще совсем недавно, они оба выступают вроде бы перед публикой Константинополя. Они уже давно забыли о достоинстве, стыде. Это не выступление артистов, а нищих, которым бросают монеты, если бросают, за позор на миру, за публичное унижение. Гротескно размахивая руками, пританцовывая в два-три притопа, как механические куклы, они без чувств, без эмоций под выставленный магнитофон со старой кассетой зарабатывают, чтобы не подохнуть от голода.

Тут же появляется и бывший генерал Чарнота (Артур Иванов), отчаянно сражавшийся в Крыму, а ныне почти бомж, хоть еще остался при нем и лоток с чертями, и серебряные газыри. Этот похож на клоуна – белое лицо и красный клоунский нос. Он тоже на этой арене нищих лицедеев. Глядя на такую галерею уличных артистов, понимаешь одно: они доживают свою жизнь. Прошлое превратилось в туман, настоящее таково, что пережитое падение не даст возродиться в будущем. Быть может, смогут встать с колен, но насколько прочно?

Вот Чарнота и Голубков вернутся из Парижа, куда Гриша приедет без штанов, а уедут с 20 тысячами долларов, выиграв у азартного негодяя Парамоши в карты. Чарнота возвратится в ненавистный Константинополь как европейский барин, как человек с деньгами, которых так отчаянно не хватало. И создается такое впечатление, что боевой генерал осуществит свою мечту и раздавит венгерца Артура Артуровича — владельца карусели. Он откроет свои тараканьи бега. Тогда берегись, Янычар!

Юрий Бутусов верен предрассудку любимой мысли. Для режиссера зачастую в конфликте нет палачей и жертв, скорее многие его герои становятся жертвами, поскольку являются палачами собственной судьбы, а заодно утягивают в воронку небытия других. Таков генерал Хлудов (Виктор Добронравов). Для Бутусова нет оправдания этому человеку. Главный таракан здесь он почти в буквальном смысле этого слова.

В первом ряду партера зритель, входя в зал, видит сразу несколько манекенов, посаженных спиной, одетых в шинели, с мешками, завязанными на голове. То ли их собираются повесить, то ли их уже вынули из петли. Это дело рук Романа Валерьяновича Хлудова. Пусть продажный товарищ министра Корзухин (Валерий Ушаков) — отчаянный подлец, озабоченный только одним — набить утробу, обеспечить себе сытую жизнь в Европе, но на его вопрос об исчезнувших рабочих Хлудов выхватывает висельника из первого ряда партера, что заставляет, если не содрогнуться, то растеряться даже такого проходимца, как Парамон. Хлудов в первой части спектакля — любитель подобного рода живодерских эффектов. Он проявляет жестокость не потому, что удерживает страну, армию, как ему кажется, от хаоса разрушения — он входит в болезненный кураж безграничной власти над жизнями людей. Апогея кровавого беспредела, как известно, Хлудов достигает, когда велит повесить вестового Крапилина (Павел Попов), невинно убиенного за правду, высказанную генералу в глаза. Одного этого было бы достаточно Ю. Бутусову, чтобы содрогнуться и не найти прощения генералу.

Кажется, Хлудов провоцирует вестового к этой правде. Генералу интересен эксперимент над человеком. Словно он вводит в состояние транса этого несчастного, который не только обличает его, но и пророчествует ему. Сеанс гипноза вынужденных истин заканчивается, и бедный Крапилин приходит в себя и молит о пощаде. Подопытный солдат уже не интересен генералу, «материал» не пригодился, почему бы его не повесить.

Театр, вахтанговский зал с его благородным убранством, балконом, режиссер превращает в арену, на которой по-своему красуется Хлудов. Такой вот театр для себя устраивает генерал. Он не без удовольствия разыгрывает Голубкова, который жалуется Хлудову же на Хлудова. На этот раз Роман Валерьянович спрячется на балконе в зрительном зале, чтобы насладиться игрой в кошки-мышки со своей очередной жертвой. Оттуда он также даст распоряжение, уважит просьбу Голубкова, узнать, что стало с Серафимой, впрочем, уверенный, что ее уже расстреляли.

У Булгакова Хлудов равнодушно выбирает между «казнить или миловать», поскольку он сам ни в грош не ставит свою жизнь. Проиграна не война, проиграна страна, вне которой он может только доживать жизнь как эмигрант, потерпевший поражение на родине. У Бутусова Хлудов поначалу — отчасти позер театра жестокости, отчасти человек нездоровый: он надышался кровью убиенных. Его то и дело бьет озноб, только ему одному кажется, что печка с угаром. Однако у Хлудова вахтанговцев болезнь угнездилась в нем самом: опрометчиво решившем, что он избран. У Хлудова Булгакова история страны, свидетелем и поневоле участником которой он стал, развила в нем эту болезнь сверхчеловека. Генерал и его армия обмануты циниками разных мастей — от Главнокомандующего до товарища министра Корзухина. Защищать родину в одиночестве непросто, и Булгаков понимает Хлудова, который не как генерал, а как обыкновенный гражданин предан дельцами от политики и со всей возможной яростью мстит им, как может. Хлудов взваливает на себя неблагородную задачу остановить распад ценой террора, но попадает в собственную ловушку, поскольку ему не по силам такая борьба. Генерал Хлудов проигрывает битву человеку Хлудову. Он понимает, что убивает, в том числе и безвинных.

Болезнь же Хлудова для Ю. Бутусова коренится в самой личности генерала, склонной к самодовольству в силу неограниченной власти, которую он угрожающе-капризно использует. Он превращается в таракана в спектакле в тот самый момент, когда понимает, что обречен на проклятие вестового и на безошибочное пророчество последнего: ты сбежишь из России, — сказал Хлудову Крапивин.  И генерал бежит со всеми, неспособный принять смерть героическую, но готовый принять жизнь почти гротескно-комическую. Когда дело касается его самого, он точно так же хочет жить, и как те, кого он презирал, кого с таким вызывающим равнодушием вешал. У Булгакова Хлудов платит за содеянное: мираж убиенного Крапивина, преследующий генерала, как кровавый мальчик, мучающий совесть Бориса Годунова. С себя своей вины Хлудов у Булгакова не снимает.

У Бутусова Хлудов перевоплощается в таракана с усами зримо, явно и почти декларативно. Возможно, это происходит потому, что в тот момент он прощается с призраком вестового, отсекает вину, заглушает совесть, решает бежать, как все. В насекомое трансформировался у Кафки в «Превращении» Йозеф К., подавленный страхом государственной машины, способной раздавить человека, как муху в любую минуту. Бутусову подключение энтомологии, возможно, необходимо совсем по другим причинам. Хлудов не только таракан, он еще и скрюченный инвалид, тело которого изуродовано болезнью, похожей на артрит. Он скособочен, руки вывернуты. Он обезображен, поскольку вырезал в себе совесть. Свою нравственную нечистоплотность он дочищает, поскольку то и дело моет полы, хотя это дается ему совсем нелегко: тащить ведро, выжимать тряпку.

Болезнью охвачены все. Тифозная лихорадка Серафимы Корзухиной (Екатерина Карамзина) будет длиться минут 20 сценического времени в начале спектакля. В этом прологе, по сути, вахтанговцы пробежали весь «Бег», сжали до реплик. Рыцари Серафимы, таково было, кстати, одно из рабочих названий этой пьесы М. Булгакова, шныряют мимо нее, выкрикивая только фразы: Голубков тянется руками к ней, проходит Хлудов, Чарнота с Люськой. Слышен гул в тумане холодной ночи: через музыку пробивается звук тяжелых колес паровоза. Пролог сыгран перед пожарным занавесом. Актеры выходят на поклоны.

Больны Хлудов, Чарнота. Каждый из них проходит то отчаяние, за которым, кажется, должна наступить смерть. Хлудов примеряет на себя виселицу. Чарнота в клоунской маске исполняет с таким отчаянием танец, что кажется — его хватит удар. Вовсе безумным он представляется, когда болеет за Янычара. Будучи генералом царской армии, он так не переживал сдачу Крыма, как тараканьи бега.

Белые маски г-на Корзухина, следователя разведки Тихого уводят эти лица в мир привидений, образов из страшных снов.

Юрий Бутусов насыщает своими театральными персонажами свой спектакль: тут есть и неприкаянная Невеста (Александра Стрельцина) в венке, и даже актер изображает Бронепоезд, тот самый, из-за которого Хлудов готов расстрелять начальника станции. Здесь же танцует группа Вдов, дефилирующих под 50-х американский хит, разбрасывая праздничные блестки конфетти. Присутствует на сцене и Человек от театра (Тульназ Балпесова) — печальное женское лицо, Оленька (Ольга Лерман) — подвижное женское тело с рыжими волосами, опрокинутыми на лицо, одетое в белое платье на кринолине. Эта фигура, двигаясь по периметру сцены, раскачивает юбку, намеренно путая, когда столь загадочное существо идет вперед или, напротив, назад. Подмостки также заполняют персонажи Города: к примеру, вихрем, кружась, проносится девушка в огненно-красном платье, полы которого словно развевает ветер.

Тут Бутусов не трудится над рациональным объяснением этих образов, скорее обращается к знакам и символам ради того, чтобы впустить в тяжелые и больные сны пусть странную, но тревожно-чуткую поэзию и красоту.

Задействовав в пространстве театра все, что можно использовать для спектакля, включая пожарный занавес, ложи, балконы, первый ряд партера, режиссер не ограничивается только тем, что так радикально меняет точки действия. Юрий Бутусов еще и смещает углы зрения, не давая, к примеру, увидеть во всех подробностях, как обыгрывает в карту азартного Парамошу в парижском особняке бесштанный Чарнота. Мы видим только высокие открытые южные окна дома, максимально удаленные в глубину сцены. Понимаем, что играют в азартные игры вечером, видны их силуэты в освещенных окнах. Иногда раздаются выстрелы: это Парамон по-хлыновски развлекается, пугая пальбой из пистолета в своего французского слугу русского происхождения, который торопится с подносом угодить хозяину.

Играет режиссер и со временем.

Булгаков, как известно, дал необычный жанр своей пьесе: восемь снов. Сон — коварная сценическая форма, которая с легкостью может оправдать и художественный произвол. Не могу сказать, что некоторые метафоры, сценические решения не грешили зашифрованным смыслом, так и не открывшимся, а другие казались весьма прямолинейными, как, например, Хлудов, который тащит на себе Крапилина с привязанной табуреткой. Страсть все показывать стоит, быть может, иногда попридержать?

В избыточной театральности, которая апеллирует к зрительскому подсознанию (не оттого ли так много музыки в спектакле), Бутусов тем не менее мастерски и как раз скупыми режиссерскими приемами в сцене финала впускает на сцену вечное.

Пустое пространство обнаружит глубину. На впечатляющей своими объемами вахтанговской сцене, освобожденной, от какой бы то ни было, бутафории, не считая таза с ведром, режиссер оставит только двоих, причем максимально удалив их друг от друга, — Серафиму и Хлудова.

Озвучив текст, режиссер нашел точную интонацию шепота Серафимы, в котором слышна почти материнская забота о Хлудове. Теперь с бывшим генералом коротают они вот уже два месяца, ожидая Голубкова и Чарноту. И словно нет в прошлом Гражданской войны, Крыма, того Хлудова, от рук которого чудом уцелела тогда Серафима. Покой, гармония и красота разлиты в воздухе, потому что есть любовь, есть чувство беспокойства о другом, потому что есть сострадание и участие друг в друге.

Этот слышный шепот словно идет с неба, звук раздается как бы сверху, словно Богоматерь обратила свой взор на измученных и истерзанных людей и растворила в константинопольской квартире божественное тепло, залила ясным светом хмурое пространство изгоев, убрала стены, чтобы мы увидели в мироздании только этих двоих, совсем недавно — жертву и палача, а сейчас, после испытаний. — родных людей, бурей прибитых к друг другу.

Серафима в большой шляпе невероятной красоты похожа на тургеневскую женщину. Кажется,  она сидит не в Константинополе, а на пленэре в русской усадьбе.

Хлудов в глубине сцены. Он уже готов прекратить свой тараканий бег и предстать перед небом. Осталось дело за малым: дождаться Голубкова, чтобы передать Серафиму приват-доценту в руки. Свое решение Роман Валерьянович принял. Генерал без армии, военный без родины, проклинаемый везде, он устал жить. Страшный суд ему не страшен, если и боится кого на том свете генерал Хлудов, так это вестового Крапилина.

Его уводит за руку туда, откуда нет возвращения, то самое женское тело в белом кринолине. Наконец, он покорился. Будет ли успокоение?