«Улыбнись нам, Господи» — адаптация двух романов литовского автора Григория Кановича, родившегося в 1929 году. Этот писатель, выходец из традиционной еврейской семьи, сбежавший от нацистской оккупации в Россию и с 1993 года живущий в Израиле, мне не знаком. Мое внимание привлек знаменитый Государственный академический театр имени Евгения Вахтангова, ранее посетивший «Барбикан» в 2015 году (с «Евгением Онегиным») и выступивший в Театре Ноэла Кауарда со сногсшибательной версией «Дяди Вани» в 2012 году.

Эта картина в цветах сепии (созданных Адомасом Яцовскисом) вдохновлена историями из реальной жизни, погромами и раввинами; в ней ощущается дух магического реализма, Шагала, народных преданий, Бруно Шульца и версии «Улицы крокодилов» от театра Complicite. «Существовали ли они? Реально ли хоть что-то из этого? Не снится ли мне все это?»

Умные и язвительные строки Кановича, его проповеди о Боге и жизненном путешествии и, в общем смысле, печальная история евреев Европы в двадцатом веке, претворены в жизнь постановщиком Римасом Туминасом с теплотой, с шумной какофонией и оживленным клезмером Фаустаса Латенаса и выдающейся игрой ансамбля Вахтанговского театра.

Да, в спектакле задействовано более сорока актеров, но большая часть действия вращается вокруг трех друзей: каменщика Эфраима, водовоза Шмуля и Авнера, ставшего попрошайкой после того, как его лавка сгорела. Друзья пускаются в путешествие из своего штетла через леса Литвы («Евреи – не лесной народ») в Вильнюс, «литовский Иерусалим», чтобы помочь сыну Эфраима, который ожидает суда за покушение на губернатора Вильнюса.

В повозке, сбитой из старой деревянной мебели, шкафов, комодов, кроватей, чемоданов и черт знает чего еще – в роли кобылы здесь выступает платяной шкаф с подвешенным портретом женщины – они напоминают беженцев, везущих с собой все свои пожитки, или персонажей пьесы «Мамаша Кураж и ее дети». Повозка не сдвигается с места; другие персонажи проходят мимо, как в комической буффонаде.

Как у Станиславского или Брехта, с троицей старых евреев и их старой кобылой ничего не происходит – и вместе с тем происходит все сразу. Они болтают, спорят, делятся своими историями (и эти рассказы настолько растягиваются, что «Улыбнись нам, Господи», идущий три часа двадцать минут с перерывом, кажется бесконечным), говорят о семье, жизни и смерти, подбирают по дороге пару попутчиков (человека, направляющегося в настоящий Иерусалим, и портного-оборотня), отбиваются от нападений волков; старая кляча Шмуля теряет подкову, а затем ее крадут цыгане; а в леденящей коде герои, достигнувшие Земли Обетованной, лишаются своих плащей и достоинства, когда люди, одетые в белые защитные костюмы и противогазы, опрыскивают их ДДТ, словно вредителей. Те, кто относились к своим животным с человеческой любовью и заботой, оказались униженными людьми, превратившимися в животных.

Именно к неизбежной смерти нас ведет нас жизненный путь, но блохи страшнее смерти, потому что смерть «кусает лишь один раз». В этой жизни нет Земли Обетованной, но есть друзья и семья; в ней есть место и дойке козы (неловко прихрамывающая Юлия Рутберг в белом плате, белом носке на одной ноге и черной туфле – на другой), и сетованиям на Бога, и философским размышлениям, и фантазиям.

Вот их философия: Эфраим хочет прожить сто лет – он заплатил Богу заранее. Шмуле рассуждает о том, что воображаемый горох на вкус лучше обычного, сравнивая бедность и силу воображения. А Авнер, говорящий на многих языках, хочет стать деревом. Среди деревьев и птиц нет попрошаек… Он даже пытается повеситься на дереве. «Если бы я был царем, я бы сделал всех людей евреями».

Да, пьесу нельзя назвать гомерически смешной, но эта comediehumaineприятно комична – смех помогает защититься от слез. Родители – самые несчастные люди; дети предают их, сбегая в Америку за золотыми часами и большими машинами, в большие города или к преступлениям. «Что ты думаешь о правительстве? – То же, что и о своей жене. Я люблю ее. Я боюсь ее. Я хочу другую жену».

В пьесе присутствует конфликт между старым укладом жизни и загадочным новым: «Мне слишком поздно пить иностранную воду». «Мы ни в кого не стреляли». Эфраим вспоминает, как его отхлестали ремнем за то, что он убил муху: «К людям теперь относятся, как к мухам. Убивать людей неправильно: пусть себе жужжат. Мысль, подобная пуле, лучше, чем пуля». Ошибка его сына в том, что он пытается сделать мир идеальным: «Мы, евреи, должны уметь жить в тени». Но при этом важно уважать свет и не закрывать от него других.

Живая ирония Эфраима в тяжелые времена оказывается жизнеутверждающей; он и его друзья отправляются навстречу своей судьбе с открытым сердцем и простой верой. Временами это хитросплетение историй и обилие остроумных замечаний делают пьесу слегка затянутой, но это в полной мере компенсируется превосходной игрой актеров. «Улыбнись нам, Господи» играется на московской сцене уже около пяти лет разными исполнителями.

Я испытываю волнение от возможности вновь увидеть Сергея Маковецкого, запомнившегося ролью Дяди Вани, в роли Эфраима. Выдающийся Евгений Князев (Шмуле) дает настоящий мастер-класс по актерскому мастерству, а Виктор Сухоруков в роли говорливого попрошайки Авнера представляет собой средоточие комической энергии. Владимир Добронравов воплотил на сцене Хойне-Генеха, слепца, ставшего портным, активного и динамичного – его персонаж впрыгивает обеими ногами в маленькое ведерко; а фигура Григория Антипенко в черной шляпе-федоре и длинном черном плаще – явный оммаж Всеволоду Мейерхольду.

Экспрессионистский физический театр высшего порядка и строки, попадающие в цель и вызывающие оживление – «Улыбнись нам, Господи» прекрасно знает свои сильные и слабые стороны и даже позволяет себе посмеяться над самим собой («Может, Бог – это крестный отец»), но в конечном итоге пробуждает в зрителе ощущение сопереживания. Путешествие ждет каждого из нас, и мы сами должны выбрать свой путь.