С 20 сентября по 3 октября в Париже гастролирует Государственный академический театр имени Евгения Вахтангова. В недавно реставрированном театре Marigny он покажет два спектакля, «Евгений Онегин» и «Дядя Ваня». Пока в фойе театра было тихо и безлюдно, а рабочие на сцене готовили декорации, мы побеседовали с режиссером спектаклей, художественным руководителем тетра Вахтангова Римасом Туминасом.

RFI: Вы много путешествовали по миру, ставили спектакли в разных странах. А как Вам Париж, какие он у Вас вызывает ассоциации?

Римас Туминас: История, связанная с Парижем и грустная, интересная, и даже трагическая. В 1976 году французская компартия была сильна, одна из сильнейших партий во Франции. И вот был юбилей этой партии, какая-то годовщина, и весь Советский Союз готовил концерт. Огромный концерт, все помещал: и балет, и певцы, и хоры, и военные. И в одном таком праздничном представлении, которое задевало и французскую революцию, и русскую революцию, были задействованы студенты Иосифа Михайловича Туманова, который возглавил и ставил этот концерт. Он был очень внимательный и добрый, как отец относился к нам, и, конечно, в массовках он задействовал весь курс. Мы там бегали солдатами, падали, играли раненых, революционеров, и так далее. Репетиции шли в Петербурге. На три месяца, представьте себе, Париж! Как весь ГИТИС в Москве нам завидовал! Такой учитель, такой руководитель, он взял вас! И у всех, конечно, эйфория такая. Каждый из нас родственникам, мамам, папам сообщил, те рады тоже за нас. Три месяца – это с ума сойти как! Думали – все узнаем, везде побываем.

И была генеральная репетиция в Петербурге, назавтра надо улетать, и вечером всех созывают, раздают загранпаспорта. А мне возвращают мой внутренний паспорт, билет в Москву и три рубля. То есть, я невыездной, меня не пустили. Ничего не объяснили, посоветовали не затрудняться, не задавать вопросов. Ну я вернулся в Москву. Естественно, в Москве тоже так среагировали: я пошел в ГИТИС, а там тоже начали меня избегать. Я был один. Сообщил, конечно, домой матери. И вот через несколько дней, утром в общежитии раздается стук, открывается дверь – мама стоит у порога. Как она сообразила, как она нашла? Без интернета, без телефона. Это меня так удивило – зачем? «А я читала Есенина недавно, перечитывала. И он покончил собой. Я испугалась, чтобы ты не сделал чего-нибудь такого похожего», – потом призналась она. Она обязательно решила идти к Брежневу, за несправедливость такую! А несправедливость была вот какая: отец накануне вышел из компартии, оставил партийный билет. Но как говорили, из компартии не выходят, мы только из нее исключаем. Привел я ее на Красную площадь, вот, говорю, там он где-то сидит. Она смотрела, смотрела на эти стены, на этот Кремль… Ну, как-то развлеклись, успокоились, поехали домой. И я уже дома, в Клайпеде у мамы, ходил к морю, все хорошо. Опять через неделю сообщение из МИДа: вы должны приехать, идет подготовка выезда во Францию. Ну опять! И мама в надежде, и я. Возвращаюсь в Москву. Опять забрали паспорт. День, два, три, неделя прошла, ничего не известно. И вдруг сообщение, что все прекращают концертные показы в Париже и возвращаются. И все вернулись. Здесь что-то компрометировало их, или плохо себя вели в Париже, или тема, или партия, или перед выборами здесь этот концерт представили как компрометацию истории, и вообще. Вот такое мое первое неудачное путешествие. Мне так было жалко! Потом уже я себе сказал: «Ничего! Я все равно буду в Париже. Но не так себе, на побегушках, массовках, как артист-неудачник. Я со спектаклями обязательно приеду и покорю Францию». (Смеется) Как все литературные романтики, так и я, начитавшись всех французских романов. Но потом я уже так не думал, просто интересно стало присоединится к культурной столице Европы. Со спектаклями это уже диалог такой получается.

Душа рвется в такие города. Это город для человека, для жизни человека. Говорят: «маленький Париж», «маленький Вильнюс», по сравнению с Москвой. Поэтому и тянет в такие города. Приятно быть в окружении архитектуры, искусства, музеев. Ощущение чего-то доброго окружает тебя.

Вы здесь, в театре Мариньи, сразу с двумя спектаклями, самыми, пожалуй, известными из репертуара театра Вахтангова. Спектакль «Дядя Ваня» в вашем театре идет уже давно, он не перестает восхищать и одновременно обескураживать. Потому что очень трудно сказать о героях – ты их любишь, ты их жалеешь, или они тебя дико раздражают. Скажите, в чем секрет вашего «Дяди Вани»?

Я пятнадцать лет назад начал вновь исследовать русскую драматургию и литературу и обратил внимание на слова Чехова и попытки Чехова создавать героя. Он попытался сделать это с Ивановым (в пьесе «Иванов») и убил его. Не получилось. И потом он подумал, что все могут быть героями. Нет главного. Все – герои, все – люди, у всех судьбы. Нет интереснее или хуже. У всех безнадежное, грустное рвение к счастью. Все хотят быть счастливыми, все хотят любить. Кто-то сказал, что вы будете счастливы и в жизни. Друг другу обещаем счастья, счастья, всю жизнь обещаем. Так вот, эти обещания потому и обещания, что его нет. И когда у Чехова в «Трех сестрах» Вершинин говорит: «Счастья нет и не может быть для нас», когда это продолжение мысли Достоевского, и Толстого, потому что «нет и не может быть, потому что вокруг несчастье»… И вслушиваясь в Чехова, вслушиваясь в тексты, как-то всплыли картины нежные, без шума, но с судьбами. Как-то хотелось поставить всем памятник. Всем, которые страдали, которые жили, которые прожили, которые мечтали, передали мечты нам, обманчивые, может быть, мечты. Но мы все равно верим, подхватываем их, хотим верить. И опять прощаемся с этой надеждой.