Признание у молодежной аудитории актриса завоевала, снявшись в телесериале «Даешь молодежь!» (2009-2012). Потом телезрители Первого канала увидели и полюбили ее в проекте «Ледниковый период» (2016), где она триумфально выступила в паре с Повиласом Ванагасом. А созданные ею экранные образы в фильмах «Географ глобус пропил», «Обратная сторона Луны», «Заповедник», «Папа, сдохни!» окончательно убедили нас в том, что Евгения Крегжде – актриса с большой буквы…

Евгению любит не только экран, но и сцена. И театральный зритель. Но разговор мы начинаем совсем не с артистических успехов актрисы. Сегодня весь мир волнует этот непонятный вирус, SARS Cov-2, загнавший человечество в режим самоизоляции и разобщенности. Людям искусства переносить это особенно тяжело, ведь вся их суть – жить наружу, выражать внутреннее внешними средствами так, чтобы оно стало понятно и близко другим.

— Евгения, что в вашей жизни изменилось с тех пор, как была объявлена пандемия COVID-19?

— Я буквально день назад купила робот-пылесос, который сам моет, сам ездит. И когда он сделал уборку первый раз, я поняла, что мир уже никогда не будет прежним. Это космос какой-то, это другая планета, потому что я два месяца, будучи на карантине, драила это все руками, и руки стали покрываться корочками. У меня ребенок, я стараюсь, чтобы было чисто, и каждая суббота была просто адовой субботой. Теперь мы с пылесосом создаем собственный, чистый и безопасный уголочек этого мира…

— Евгения, вы – одна из ведущих актрис Театра имени Вахтангова, а это значит – полнейшая занятость: репетиции, спектакли, гастроли… Как в нынешних условиях «самозаточения» проходит ваша жизнь?

— Когда объявили карантин, наш театр закрылся раньше других, с 16 марта. Отменилось множество спектаклей, трехнедельные гастроли в Китай. Все это показалось поначалу какой-то неправдой, злой шуткой, нереальностью. Но шли дни, и пришло осознание, что это вынужденное ничегонеделание становится частью твоей жизни. Честно говоря, я нескромно рассчитывала, что буду много читать, смотреть фильмы, что у меня будет классный, творческий, насыщенный период. На деле оказалось все не так: попала в какую-то тотальную бытовуху, и она меня поглотила. Я понимаю, что так или иначе переболеют все, но вот сейчас мне очень не хочется болеть, поэтому я очень ответственно отношусь к режиму самоизоляции. Я отпустила няню, но плачу ей половину зарплаты, отпустила девушку, которая убирает наш дом, и в итоге все свалилось на мои плечи: готовка, стирка, уборка… А главное — ребенок. Я никак не ожидала, что это будет так сложно и будет занимать все мое время. Пока успела прочитать только «Белые ночи» Достоевского и посмотреть один сериал — «Новый папа».

— Есть ли у вас в распорядке дня зарядка или пока можно обойтись без этого?

— Я не хожу ни в один спортивный клуб. Тренажерные залы вообще не люблю. Каждый сыгранный спектакль – это минус два килограмма. Моя форма поддерживается благодаря моей работе. В театре есть занятие по сценической речи, оно достаточно активное, балетные занятия два раза в неделю. А теперь они проходят «он-лайн».

— Как отнеслись супруг Павел и сын Глеб к свалившемуся на них счастью видеть вас каждую минуту рядом?

— С нами еще живет крестная Глеба, так что нас четверо в квартире. Глеб счастлив, конечно. Ему скоро будет два года, как-то быстро пролетело время, кажется, вчера рожала. А с мужем, мне кажется, даже было в какой-то момент тяжело, потому что мы оба такие упертые трудяги, каждый любит свое дело, профессию. Поэтому поначалу нам было даже несколько некомфортно. Пришлось пройти период осознания, притирку. Открываются какие-то новые черты характера, о которых и не догадывался. Муж, кстати, успевает читать гораздо больше меня…

— Вы недавно провели два прямых эфира. Что это было за мероприятие, на какую аудиторию рассчитано? Это свидетельство того, что Вахтанговский театр жив, он не бросил своих почитателей и ценителей?

— Эфиры организуются, чтобы поддержать наших зрителей в этот период, да и самих себя. Беседуют два актера в неформальной обстановке, каждый у себя дома. Задаем друг другу вопросы. Но вопросы присылают и зрители, подписчики нашей страницы в Инстаграме. Очень хороший разговор получился у нас Сергеем Васильевичем Маковецким. Было много вопросов, которые не задают ему в обычных интервью. Ну и потом интересно было увидеть его в непринужденной домашней обстановке, на кухне. Это располагает к теплой беседе. А 16 мая был еще один эфир, где вопросы задавали уже мне — зрители и наша актриса Аделина Гизатуллина…

– Евгения, ваша фамилия в переводе с литовского означает «ласточка». А какой «птицей» вы ощущаете себя в театре?

— Знаете, есть птицы, живущие исключительно в стае, а есть птицы-отшельницы, они живут на скалах, вьют гнезда. Я себя позиционировала такой вот птицей. Но теперь, особенно во время пандемии, поняла, что я — часть стаи. И мне это нравится, я полюбила ее. Мне стало тепло от мысли, что я часть совершенно прекрасного творческого процесса, этой группы людей, которых я уважаю. Мне очень нравятся все поколения театра, и у нас складываются совершенно потрясающие уважительные теплые отношения. И сейчас, в пандемию, вы не поверите, я больше скучаю не столько по самому театру, по спектаклям, сколько по людям. Мне хочется вернуться в эту атмосферу, поболтать со всеми нашими, хочется всех обнять. Я поняла, как сильно я их всех люблю, как они стали моей семьей. То, что всегда было местом работы, стало вторым домом.

— Часто репертуарный театр с усмешкой называют «террариумом единомышленников». Вы согласны с этим утверждением?

— Когда пятнадцать лет назад я пришла в театр, мне показалось, что здесь каждый за себя, что это и впрямь похоже на «террариум». Но после того, как театр возглавил Римас Владимирович, все изменилось. Его фраза «В стеклянном доме камнями не кидаются» стала нашим девизом. Он набрал совершенно потрясающее молодое поколение, которое сейчас активно участвует во всех спектаклях. Практически у каждого из них есть главные роли, как и актеров моего поколения: у Вити Добронравова, Сергея Епишева, Артура Иванова, Маши Бердинских и других. Никто не сидит без работы, никто не «точит лясы» в курилке. Я клянусь вам, положа руку на сердце, не помню, чтобы за последние годы кто-то кого-то обсуждал или плохо про кого-то говорил. А «Пер Гюнт» выпущен просто в состоянии тотальной любви друг к другу, всеобщей поддержки.

– Как вы считаете, какой счастливый лотерейный билет вам однажды достался?

— Я очень счастливый человек. Да, в чем-то я была когда-то тотально неудачлива. Но удач было больше, я не могу этого не признать. Удача – это поступить в «Щуку», а ведь большой очень конкурс был, около 300 человек на место. Удача была попасть к таким педагогам-мэтрам, как Борисов, Авшаров, Поглазов, Гуров, Волков. Большая удача, что я попала в этот золотой период «Щуки». Конечно же – работа с Римасом в Театре им. Евг. Вахтангова. Моя жизнь развернулась на 180 градусов. Тот процесс, который я прошла за пятнадцать лет, в корне изменил меня как человека, как актрису, как творческую единицу. Я ему благодарна, это даже не то слово. Мне вообще везло на людей, особенно на учителей. Меня всегда окружали люди, которые были старше меня, мудрее, образованнее. И каждый из них мотивировал меня очень сильно на то, чтобы я развивалась.

— Конфликт – движущая сила литературного сюжета. А какова движущая сила вашей жизни вне сцены? Какая вы?

— У меня было достаточно сложное детство. Я быстро повзрослела, встретилась со сложными отношениями с другими детьми, в семье у меня были тяжелые ситуации, которые пришлось осознавать детским взглядом и детской психикой. Конечно, это меня ожесточило, и я приняла за правило, что за все надо бороться. Если хоть кто-то пытается противостоять тебе, то это война. И война стала моим приспособлением к жизни. Потом я приехала в Москву, была «Щука», театр – мне казалось, что все я делаю вопреки, что все происходит через преодоление, все — через конфликты, и поэтому я очень резко реагировала на любую нештатную ситуацию. И так было достаточно долго, я таким образом существовала в театре и, как вы понимаете, не вызывала к себе симпатию. И вот где-то четыре года назад что-то вдруг переломилось. То ли я отпустила детство с его обидами, то ли поняла, что не все можно решать «вилами». Иногда — лучше нежностью, любовью, а где-то пониманием, терпением… А самое большое изменение, которое со мной случилось и которое изменило всю эту концепцию конфликтующего ребенка, — это, конечно, рождение сына. Как только я родила, я вдруг осознала, что ребенок — это хрустальная вазочка. Я говорю о психике, о мировоззрении ребенка. И любое колыхание ветерка негативной эмоции он тут же воспринимает. Он такой прямо нежный-нежный сосудик. И я благодаря своему ребенку полюбила других людей и поняла, что как с ребенком я не допускаю повышенных тонов, все пытаюсь объяснить, научилась терпению, то же самое нужно транспонировать на отношения с другими людьми. Мне сейчас сложно представить ситуацию, которая заставила бы меня обидеть другого человека. Я вдруг поняла, что это получается какая-то нечистоплотная жизнь, если ты кого-то обижаешь. А мне захотелось чистоты. Материнство – это вообще совершенно особое состояние счастья. Сначала ты рожаешь ребенка, и к тебе приходит осознание, что ТЫ СОЗДАЛ ЧЕЛОВЕКА. Это выносит твой мозг «на раз». И тебя накрывает глобальная любовь, ты понимаешь, что такое любить, жертвовать. А с другой стороны, ребенок забирает у тебя – тебя. Об этом мало кто пишет. Мне кажется, это глобальная проблема всех молодых матерей – найти в этом пространстве место для себя, для своей индивидуальности. Женщине надо потратить какое-то время, чтобы вынырнуть из этой любви и все-таки найти, где была ты сама. С этим я работаю, потому что, конечно, сын меня забрал всю.

— Что на сегодняшний день вы считаете своим главным творческим достижением?

— «Пер Гюнт», мать Осе. Каждая роль заставляет тебя расти и развиваться. Если раньше казалось, что ты очень профессиональный человек, потом как-то скромнее начинаешь к этому относиться, и, мне кажется, что сейчас я гораздо ближе к осознанию себя в этой профессии, чем когда-либо. Это и выявил «Пер Гюнт». Мое какое-то зрелое отношение, когда ты уже сам создаешь то, что тебе интересно, ты двигаешься в те образы, которые тебе интересны. То, что Бутусов доверил мне эту роль ровно через семь месяцев после того, как я стала матерью, — это невероятная удача. Понимаете, тебя разрывает от этой любви, от этих взаимоотношений с ребенком, с миром. И вдруг мне дают пространство, где я могу все мои чувства, эмоции, все мои открытия выплеснуть.

— Когда вы получили роль Татьяны Лариной в «Евгении Онегине», вы взглянули по-новому на Пушкина или на себя?

— Когда я знакомлюсь с материалом в первый раз, у меня почему-то всегда происходит некое отторжение, на репетициях приходится преодолевать свое недопонимание. Мне кажется, в этих ролях нет меня. А потом постепенно персонажи открывают в тебе какие-то неведомые стороны своего же характера. Татьяна Ларина открыла во мне, наверное, склонность к эмпатии, к переживанию чувств другого человека как собственных. Ведь в той знаменитой отповеди Онегину она настолько сильно понимает ситуацию семьи, свою ситуацию, совершенную для себя невозможность, что делает потрясающе красивый выбор — «но я другому отдана и буду век ему верна». Татьяна — очень красивый человек. И она внутренне гораздо красивее, чем я. Мне кажется, что все героини моего репертуара гораздо масштабнее и глубже, чем я сама. Они меня многому учат.

— Что вы вкладываете в понятие «самосовершенствование»?

— Самосовершенствование для меня — это стремление к интеллигентности, к эмпатии, к милосердию, к пониманию того, что у людей могут быть разные взгляды на жизнь. Повернуть весь свой корабль в сторону красоты человеческих взаимоотношений, трепета, аккуратного отношения и понимания свобод другого человека. Я лично двигаюсь туда. Стараюсь не допускать никакого психологического насилия, манипулирования людьми, избегаю негативных оценок. С возрастом начинаешь многое понимать глубже, и нежность человеческих взаимоотношений для меня очень важна. Я вообще люблю людей, каждый мне по-своему интересен. Раньше могла дать жесткую характеристику тому или иному человеку. Сейчас я этого не стану делать. Не потому, что я такая хорошая, просто мне гораздо интереснее понять, чем человек мотивирует свои поступки. Мне гораздо интереснее жизнь человеческого духа, его эволюция.

— Кто в детские и юношеские годы формировал вас как личность?

— Каждый, кто приходил в мою жизнь, формировал меня тем или иным образом. Я не верю в пользу отрицательного опыта. Опыт для меня всегда положительный. В плане развития, о котором мы говорили, я больше люблю неудачи, чем удачи. Ситуация счастья или радости добавляет тебе положительных эмоций, но она тебя не воспитывает. А из неудачи или сложной ситуации ты делаешь выводы, находишь инструментарий и учишься с ним работать. И это тебя меняет. Если говорить о детстве, то это мама, папа. Есть несколько аспектов в моем характере, которые, конечно, заложены ими. У нас в семье был культ образования, культ работающего человека. Сызмальства мы с братом Сергеем приучались к труду, к работе на земле. Все двадцать четыре сотки обрабатывались нами. Каждое летнее утро вставали в семь утра и начинали работать. Мама научила нас правилу: или ты делаешь все лучше всех, или не стоит и начинать. Если на грядке она находила невырванные сорняки, она «премировала» нас еще одной грядкой. Сейчас я понимаю, что в мамином воспитании были и неоправданно жесткие моменты, например, добиваться выполнения своих указаний на повышенных тонах, бывало, и через крик. Это впоследствии мне очень мешало в коммуникации с людьми, осложняло мой путь. Но какие-то глобальные вещи, которые помогали мне всю жизнь: что я могу работать 24 часа, и, если у меня есть задача и цель, то я буду просто трактором, бульдозером, который идет до конца, и я никогда не брошу незавершенного дела — это все от мамы. А папа прямо как такой дуб многовековой. У него какие-то земные очень знания, он вообще очень мудрый человек, он как раз прививал тихое ощущение жизни.

— Что вам дала работа в таком популярном телепроекте, как «Ледниковый период»?

— У нас в доме телевизора не было и нет, с тех самых пор, как я в Москву переехала. Новости узнаем из интернета. В целом, мое отношение к ТВ отрицательное. Если какие-то программы мне интересны, я могу найти их в YouTube или еще где-то. Что касается «Ледникового периода», то работа с Повиласом Ванагасом – это был такой эксперимент, новое пространство, в котором я могу провозгласить творчество. Я видела, что я могу в этих номерах придумывать сюжетные линии, что-то для себя рисовать, выдумывать, играть разных персонажей, и причем делать это в условиях льда. Это было такое интересное испытание своей воли. Я согласилась и не жалею об этом. Мне кажется, меня взяли так, на два тура, чтобы я что-то там поделала… А я начала «шестерки» (высший балл. – Прим. ред.) собирать, потому что вот такой уж я человек. Если ныряю во что-то, до конца борюсь. У актеров хорошая физическая форма. У нас, например, в театре есть балет. А в итоге – «серебро» проекта и бесценный жизненный опыт.

— Что вас вдохновляет на творчество?

— Вдохновляет человек. Мне очень интересна жизнь человеческого духа. Это звучит высокопарно, а, проще говоря, мне интересен человек и что им движет, как он развивается, где он ошибается, оступается, чем он платит за свои ошибки. Мне интересен каждый закоулок характера человека. Исследование человека – это самая большая мотивация для того, чтобы сделать что-то серьезное и важное в искусстве и собственной жизни.

— Способна ли актерская профессия изменить мир, сделать его добрее, честнее или у нее какое-то иное предназначение?

— Я наивно думаю, что это может сделать каждый, не только актер. Но если говорить об актерстве и вообще о творческом человеке, то каждый рассказывает о себе, как о человеке и о своем видении мира. Когда мы везем спектакль за рубеж, например в Париж, мы встречаемся с французами и на языке образов, пластики, мимики рассказываем, какие мы, какая у нас душа. Возникает контакт, узнавание и понимание. И, конечно же, в результате этого узнавания и принятия возникает уважение, а дальше и толерантность, и милосердие. Поэтому да, искусство меняет мир к лучшему. Но я против мнения, что театр чему-то учит. Я отношусь к зрителю как к спутнику. Мы идем вместе по какому-то пути, что-то осознаем вместе — зрители и я…

— А что делает человека счастливым?

— Мне кажется, любого человека счастливым делает причастность к созиданию важных жизненных ценностей. А если получается создавать еще и для других людей, то это вообще высшее счастье человека. Для меня точно.