Алхимия мастерства актрисы Театра им. Вахтангова Лидии Вележевой проявляется в ее эффектной внешности, завораживающем голосе и в способности мгновенно устанавливать магнетический контакт со зрителем. Она умеет передать тончайшие нюансы настроения своих героинь через энергию интонации, которая пробирает до сердца, через ювелирно точный акцент на слове, что становится ключом к пониманию характера. Ее игра – искренняя, сильная и свободная – воспринимается как откровение, приумножающее наше знание о парадоксальной женской душе.

–В 1993 году, после того как вы сыграли молодую Кручинину в спектакле Петра Фоменко «Без вины виноватые», Юлия Борисова сказала, что у вас манкая внешность и сильная актерская интуиция, и пожелала, чтобы появился режиссер, который бы помог расцвести вашему таланту. Нашелся такой Пигмалион?
— Меня как актрису слепила из глины мой педагог в Щукинском училище Алла Александровна Казанская. А обжиг уже происходил в Театре Вахтангова. По наивности я думала, что мне сразу дадут большие роли, а мне достались массовка и краткосрочные вводы. Через два года я пришла к Ульянову в кабинет и сказала: «Михаил Александрович, мне кажется, я не нужна, может, мне уйти?» И он ответил: «Нет! Ни за что. Потерпи, твое время еще придет». Не знаю, почему Петр Наумович Фоменко выбрал именно меня на роль Любовь Отрадиной (Кручинина в молодости – Ред.). Мне трижды повезло: и с режиссером, и с пьесой Островского, и с составом. В «Без вины виноватых» играл весь цвет: Юлия Борисова, Михаил Ульянов, Юрий Волынцев, Людмила Максакова, Юрий Яковлев. Когда ты встречаешь великого мастера, твоя задача – его разгадать, уловить его сигналы, настроиться на его волну. Петр Наумович брал твою палитру, соединял нужные краски, и получался гениальный рисунок, который раскрывал все твои оттенки, о которых ты даже не догадывался. Фоменко – первый, кто увидел, что я могу играть не только властных, гордых женщин, но и душевных, ранимых героинь. Когда ему вместо меня предложили другую актрису, он возразил: «Нет, ее не будет жалко, а вот Кручинину Вележевой жалко». И конечно, большое влияние на меня оказал Римас Туминас, позвав играть в «Пристань» и «Маскарад». Я не сразу прониклась его стилистикой, ведь у меня совсем другая школа. А тут приходит человек, который ломает привычную систему представлений и начинает философски глобально объяснять смысл пьесы. Я, например, репетируя баронессу Штраль, не могла понять, что он от меня хочет. Что бы я ни предлагала, ему не нравилось. Однажды случайно в коридоре он остановил меня за руку и сказал о Штраль всего одну фразу: «Она опережает свой век». Это был ключ к роли, и я вмиг прозрела.
– Баронесса из «Маскарада» любит от скуки и досады, вся в долгах как в шелках, случайной шуткой разрушает чужую жизнь. Но что эту взбалмошную мадам побудило признать вину?
– Благородство, которое дороже погубленной репутации. Тот самый дух аристократизма, что зиждется на уважении к себе, смелости, умении признать свои ошибки и извиниться. Не юлить, пытаясь оправдаться. Не врать. Не завидовать. Не злорадствовать.
– А были ли в вашем роду истории роковой любви?
– В мою прабабушку по линии отца безумно влюбился прадедушка. А в него была влюблена другая женщина. И когда он ее отверг, она от отчаяния решила застрелить его невесту, но промахнулась. (Смеется.) Вот такой бермудский треугольник, такие страсти бушевали.
– Вы играете еще одну изумительную баронессу в водевиле «Соломенная шляпка». Все критики отметили ваш блистательный дуэт с Владиславом Демченко.
– Влад тоже, как и я, щукинец, я его знаю еще с института. Общая школа, конечно, много значит, но главное – то, что мы с ним понимаем друг друга с полуслова. С самой первой репетиции мы почувствовали флюидный магнетизм. Это редкое явление что в жизни, что в искусстве. Я только подумала, а он уже это озвучил. Такая партнерская синхронность на сцене у меня только с Лешей (Алексей Гуськов – актер, муж Вележевой. – Ред.). Я очень рада, что наш тандем с Владом продолжился, сейчас мы репетируем «Театр» Моэма. Я играю Джулию Лэмберт, а Влад – Джимми Лэнгтона, который сделал из нее великую актрису. Репетиции проходят с азартом, я давно не получала такой драйв. Режиссер Ольга Субботина ставит ироническую драму, поэтому призывает нас играть легко, элегантно, чувственно. Что получится – увидите в День театра, в м????.
арте.
– В чем для вас прелесть водевиля?
– Водевили учат нас легко относиться к жизни. Мы так любим утяжелять проблемы, из ерунды делать трагедию, что нам водевили нужны как воздух, иначе сойдем с ума. Как только твой корабль оброс ракушками уныния, срочно беги в театр чиститься от лишнего груза. И дальше поплывешь по жизни быстро и легко. Вот почему, я уверена, в репертуаре должны быть не один, не два, а несколько водевилей. Меня приятельница давным-давно научила: «Остановись и задай себе вопрос, а будет ли это меня волновать через пару месяцев? Нет. А через полгода? Тем более. Ну, тогда и катись все куда подальше. Если не знаешь, что делать, то не дергайся, замри, дабы не наломать дров».
– Вам очень идут роли аристократок. Если б вам предложили машину времени, в какой бы век вы отправились?
– В конец XVI – начало XVII в. – рубеж Ренессанса и Просвещения. Мне класса с 9-го на протяжении многих лет периодически снился один и тот же сон: будто я иду по средневековому замку, и мне все вокруг знакомо, все детали, словно я там родилась и выросла. Прошли годы, и вдруг я получаю письмо из Германии от женщины – она искусствовед, эмигрировала из нашей страны, занимается историей древних родов и их геральдикой. Она случайно обнаружила в архивах документы, связанные со знатным родом Вележевых, чья хронология исчисляется с конца XVI века. Она решила, что мне будет интересно узнать о своих однофамильцах. В письме был вкладыш. Я ради интереса попросила сына раскрыть его и посмотреть, есть ли там рисунок герба, что я видела во сне. И Димитрий подтвердил мое предчувствие. (Улыбается.) Мистика. Возможно, поэтому я особенно люблю играть в исторических, костюмированных фильмах и спектаклях.
– В спектакле «Люди как люди» по пьесе Горького «Зыковы» у вас необыкновенно элегантные наряды. Мне кажется, вашей Софье подошел бы изящный мундштук с сигаретой – символ эмансипе. Кстати, по тексту она курит, а на сцене – нет. Почему?
– Очень легко спрятаться за деталью. Она как палочка-выручалочка. А ты сыграй без нее. Это намного сложнее и интереснее. Порой вещь в руке даже мешает – отвлекает, упрощает образ. Мне нравится через сложность раскрывать героиню, а не через поверхностный жест.
– Пьеса «Зыковы» написана накануне Первой мировой войны, в ощущении надвигающего апокалипсиса, когда, по словам Горького, «образовалось смятение понятий»… Прошло сто лет, и снова мировой кризис, эпидемии и предчувствие катастрофы.
– А разве это не смятение понятий? Аж в конституции пришлось разъяснять, что брак – это союз мужчины и женщины! Когда заполняешь европейскую анкету, надо ответить на вопрос: какой у вас был пол при рождении? Мир сошел с ума. Но больше всего меня удручает безразличие людей. Многие запрятались в свои коконы.
А Софья – она настоящая, сердечная, мудрая. Она рупор, через который главные месседжи посылаются в зал: «Не нужно нам владык, чтобы освободить людей от страха друг перед другом… Господи, ведь некого бояться! А все напуганы, подавлены, живут в страхе, никто не смеет сказать до конца свое слово». Или: «Я чувствую: жизнь – благо, и люди – хороши».
– Для меня ваша Софья – загадка. Я не понимаю, как она могла простить брата, который продал ее замуж за богатого, больного старика?
– Она чувствует ответственность за семью, без нее все разрушится: брат Антипа запустит дела, племянник сопьется. Им нужна ее поддержка, поэтому она жертвует своим личным счастьем ради сохранения шаткого равновесия. Она не может их бросить, совесть не позволит. Софья не только простила Антипу, она практически вырастила его сына. Мы не слышим от нее ни слова упрека, потому что она любит брата. Она с ним единое целое. Родители и муж умерли, детей у нее нет, поэтому брат и племянник – вся ее семья. Нам трудно такое понять, мы разучились слушать и понимать других. Да, человек оступился, совершил ошибку, но это не повод отвергать его, ненавидеть. Ведь как мы детей учим идти по жизни? Упал ребенок, ты ему руку подашь, он поднимется и топает дальше. Как мать к детям, так и Софья относится к своим родным. К сожалению, сегодня исчезает понятие семейственности, люди очерствели. Почему? Я думаю, причина в ускорении времени. Это даже заметно по нашему общению. Вместо «спасибо, я все поняла» мы говорим даже не «окей», а «ок». Вместо письма – месседж. Некогда остановиться, обратить внимание на ближнего. Ко мне после премьеры люди подходили, чтобы сказать: «Какой же современный спектакль! Мы смотрели и думали, как мало уделяем времени детям, вечно заняты только работой, не хотим понять своих сыновей и дочерей». В этой пьесе зашиты главные коды отношений в семье. Чтобы сделать шаг вперед, надо всегда чем-то жертвовать. Именно таков закон движения по жизни.
– А кто вас учил житейской премудрости?
– Я 10 лет провела в интернате, нас там воспитывали на принципах коллективизма: подставь плечо в трудную минуту, никогда не бросай друга, учись нести ответственность за себя, не жди, что кто-то за тебя все сделает, не бойся трудностей, иди всегда смело вперед. Для меня пример по жизни – мой муж. Леша внимательный, тактичный. И сыновья такие же, приучены заботиться о старших, всегда подадут пальто женщине. Как-то раз стою на кухне, смотрю в окно и сетую: «Бедная баба Настя, ей уже столько лет, а она все дворником работает, сугробы разгребает». Мальчишки мои – они тогда еще в школе учились – тут же куртки накинули и побежали ей помогать. Или на 8 Марта спрашиваю их: «А что это у вас ладони все в мозолях?» – «Это мы в спортзале тренировались». А потом выясняется, что они тайком от меня зимой расчищали машины от снега, им за это денежку давали, они скопили и купили мне на праздник духи. Старший сын Владимир уже живет отдельно, у него своя семья, а младший Димитрий с нами, все время меня поучает: «Мама, нельзя так относиться к своему здоровью. Если болеешь, надо сразу вызвать врача». Или: «Мама, ты должна поесть». Мы с Лешей никогда не навязываем сыновьям свое мнение, предлагаем что-то, ну а выбор всегда за ними. Когда старший сын женился, Леша предупредил: «Если поссоритесь, нас не вмешивайте. Мы с мамой потом будем пить валерьянку, а вы уже через пять минут целоваться». Это правильно, когда взрослые дети уходят из отчего дома, становятся самостоятельными и на своих ошибках нарабатывают знание о жизни. А родители всегда рядом, помогут в трудную минуту, но, как в детстве, принимать решения за детей не должны. У нас главное правило: приходя домой, оставляем все разговоры о работе за порогом. Пришел, выдохнул и помолчи, напитайся тишиной. У каждого есть свое место силы в доме.
– Софья видит людей насквозь и способна за мужской лестью разглядеть корысть. А вы умеете читать людей?
– Да, я с детства обожала наблюдать за людьми и фантазировать. Смотрела на учительницу и думала: «Почему она сегодня такая злая? Она же добрая на самом деле. Наверное…» И начинала сочинять историю про нее. Или пыталась вообразить, о чем подружка грустит, глядя в окно. До сих пор предпочитаю не в айфоне зависать, а сидеть с чашечкой кофе и разглядывать окружающих, разгадывать их. Мне кажется, именно эта наблюдательность порождает актерскую интуицию. Наблюдение дает знание о человеке, а значит, можно прогнозировать его поступки. Поэтому мною невозможно манипулировать. А вот по молодости попадалась в ловушки. Однажды ради азарта решила поиграть с наперсточниками, и они меня обули. Пришлось обмануть Лешу, что потеряла кошелек. Мне было так стыдно, что соврала. Потом все же призналась (не люблю ложь), и муж, как благородный человек, простил. Что касается профессиональных ловушек (славы, зависти), то я их избежала. Кичиться сундуком своих ролей глупо. А зависть унизительна, она означает, что человек ущербен и не уважает себя.
Я всегда помню, что я служу театру, а не театр служит мне. Все мои регалии и звания, все мои успехи на сцене и в кино – это заслуга моих наставников и учителей, и в первую очередь Аллы Александровны Казанской, которая поверила в меня и взяла учиться на свой курс, а затем выпустила мой маленький кораблик в большое плавание.