Вахтанговская «Война и мир» — из разряда событийных постановок. На этом сходится вся театральная общественность: опытные зубры сцены и совсем молодые профессионалы, маститая театроведческая профессура и беспокойное студенчество актерских факультетов, реалисты, постмодернисты и авангардисты, сторонники классической традиции в искусстве и поклонники андерграунда, прогрессисты и консерваторы, европеисты и русофилы, радикалы и либералы.

Редкий случай в нашей профессиональной среде: не важна разница поколений, эстетических пристрастий, политических воззрений — значительно только событие само по себе. Именно оно и обсуждается. На ноябрьском премьерном блоке показов менялись актерские составы, и часть зрителей видела одних исполнителей, а часть — других. Кто-то говорил о шедевральном первом акте и слабовато прозвучавшем третьем. Кто-то, напротив, восхищался третьим актом и жалел, что нет четвертого. А кто-то даже не хотел обсуждать, какой акт лучше, настолько был захвачен мощным художественным высказыванием Римаса Туминаса.

В основу замысла положено то, что Лев Толстой любил и высоко ценил: движение «роевой жизни». Нельзя назвать спектакль: «Наташа Ростова и другие» или «Пьер Безухов и другие». Ростовы, Болконские, Друбецкие, Курагины — персонажи романа со сцены предстают целыми семейными гнездовьями, в окружении близких и дальних родственников, друзей и приятелей, соседей и светских знакомцев. Их «живая жизнь» (еще одно любимое выражение Толстого) полна счастливых недоразумений и напрасных волнений, домашней суеты и светской суетности, полудетских признаний и дружеских откровений, зряшных ошибок и серьезных промахов, а еще — тех тревожащих душу открытий, которые совершаются только с годами, даются опытом прожитого.

Впечатляет полнота сценической жизни, почти осязаемая насыщенность каждого ее мгновения, особо остро ощущаемая тогда, когда этих мгновений остается все меньше и меньше. Прелесть молодости, светлый юмор и мудрая ирония, глубокий серьез и горькая печаль — все соседствует, бликуя и отсвечивая. В спектакле «мир» представлен сообществом людей, находящихся в живом общении всех со всеми, «война» — напоминанием о конечности человеческого бытия. А громадная серовато-белесая стена (сценограф Адомас Яцовскис), на фоне которой развертывается действие, отделяет одно от другого: мир от войны, жизнь от смерти. Резкости противопоставления нет. Дымчатая атмосфера, окутанная световыми и звуковыми потоками, смягчает контрасты. Стиль постановки — простота без пестроты.

В спектакле подкупает ясность смыслов. Движение режиссерской мысли внятно, сценическая композиция стройна. Нет мельтешения фигур — практически каждая впечатывается в память как отдельная, особенная личность. Невозможно сказать, кто здесь кого «переигрывает»: никто из старшего поколения мастеров не позволяет себе «мастерить», никто из молодых исполнителей не выбивается из ансамбля. Актеры играют удивительно цельно, притом что появляются на сцене со значительными перерывами между выходами. Каждый вносит в общее течение действия индивидуальные интонации, настроения, ритмы своего личного существования. И если перечислять актерские удачи, то называть надо едва ли не всех.

Сергея Маковецкого, моментально влюбляющего в себя трогательным исполнением роли графа Ростова. Ирину Купченко, играющую графиню Ростову со строгой и печальной сдержанностью. Безупречно корректную Асю Домскую в роли Веры и симпатичную Ирину Смирнову — Соню. Юрия Цокурова — Николая, разом влюбленного и в воинскую доблесть, и в свою милую кузину. И, конечно, Ксению Трейстер — живую, быстроглазую, полную обаяния Наташу Ростову (особенно в первом акте). Стремительные пробежки молодых Ростовых с взлетными перепрыгиваниями через расставленные там и сям банкетки подобны росчеркам птиц в голубом небе.

Картины в имении Болконских центрует Евгений Князев, исполняющий роль старого князя мужественно, серьезно, ответственно и вместе с тем глубоко сердечно. Марина Чернышова играет роль княжны Марьи с безукоризненной точностью (особенно хороша вспышка гнева при мысли о французском покровительстве, точно вскипела княжеская кровь и сказалась папенькина порода). Верность автору отличает и игру Марии Риваль в роли маленькой княгини Лизы: узнаваемо ее легкое щебетанье, милая капризность, светская недалекость. Анастасия Жданова не жалеет ярких красок для своей мадемуазель Бурьен. Юрий Поляк в роли князя Андрея запомнится надолго: подчеркнутая выправка, тайная мечта о славе, суховатая манера держаться и — горечь, пронизывающая сердце, мозг, жилы, душу. Ею полнятся сцены встреч и прощаний — со стареющим отцом, сестрой Марьей, другом Пьером, возлюбленной Наташей. Ничего не получилось из задуманного, ничего не сбылось из того, о чем мечталось, а единожды дарованная жизнь оказалась страшно короткой, до слез мгновенной.

Вальяжен Владимир Симонов в роли безукоризненно светского, вышколенного воспитанием и навыком салонного общения князя Василия. Анна Антонова подает Элен стильной столичной красоткой. Владимир Логвинов играет Анатоля Курагина молодым щеголеватым оболтусом, любимцем петербургских салонов, не лишенным обаятельной пошлинки.

Рядом с Курагиными — Друбецкие, знакомые со всеми семействами и вхожие во все дома. Рановато увядшая, но не забывшая о былых успехах в обществе — такой видится княгиня Анна Михайловна в исполнении Марии Шастиной. Статный красавец Борис Друбецкой предстает у Николая Романовского «никаким» (пустым, полым) — такие-то и бывают обласканы в свете, хоть московском, хоть петербургском.

У Ольги Тумайкиной только один «большой» выход — но выразительный, запоминающийся. Сыгранная ею Марья Дмитриевна Ахросимова будто списана со всех московских властных старух разом, от пушкинских и грибоедовских до тургеневских и лесковских, — так типичен созданный актрисой образ.

Людмила Максакова играет фрейлину старого двора Марью Игнатьевну Перонскую и, как всегда, делает это с концертным великолепием. И когда снисходит до окружающих в салоне Анны Павловны Шерер (Юлия Рутберг играет роль его хозяйки лаконично и резко). И когда небрежным и хищным жестом разворачивает к себе Бориса Друбецкого. И когда сходит с ума в объятой пожаром Москве: как ее героиня добавляет в огонь свое пламя, так актриса добавляет в роль краски отважной экспрессии.

Остался неназванным еще один толстовский герой — Пьер Безухов. Говорят, его превосходно играет Павел Попов. Я видела в этой роли Дениса Самойлова. Наиболее убедительна его игра в финальной сцене, важнейшей в постановке, призванной сосредоточить все мысли и смыслы спектакля в одну силовую точку, полную глубины и драматического напряжения. «Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня — мою бессмертную душу! Xa, xa, xa!.. Xa, xa, xa!..» Здесь было все по Толстому: и слезы, и рыдающий смех, и отчаяние. Не хватало силы внутреннего, духовного озарения, счастья освобождения от всего наносного, мелкого, дрянного. Этому еще надо «прорасти» в роли, которая так крепко простроена, так точна в содержательных акцентах, что нет сомнений в ее дальнейшем развитии. (Сказанное верно и для Ксении Трейстер — сыгранной ею Наташе Ростовой еще предстоит по-новому раскрыться в сценах взросления второго и третьего акта.)

Артем Пархоменко свою роль Ушельца исполняет отлично. Его странно молчаливый герой — тот, с кем «война» вторгается в «мир». Он предвестник ухода, провожатый на тот свет: с ним смерть входит в жизнь и обрывает ее течение. Это именно он появляется рядом со стариком Болконским в его смертный час. Это он подает князю Андрею круглую гранату, от взрыва которой тому предстоит погибнуть. Это он маячит на дальнем плане, наблюдая за тем, как Николай Ростов после сражения шпагой поднимает шинели — одного убитого солдата, другого, третьего. И никаких былых высоких мыслей «о доблестях, о подвигах, о славе» — только сплошная, тотальная смерть.

Волей режиссера сочиненный бессловесный образ становится смысловым центром всего сценического сюжета, повествующего о мире на фоне войны, о жизни на фоне смерти. Римасу Туминасу не слишком важно отличие войны, затеянной политиками ради малопонятных государственных интересов («битва трех императоров» под Аустерлицем 1805 года), от войны народа, защищающего от врага свои дома, семьи, жен, детей, все то родное, без чего продолжать жить нельзя (Отечественная война 1812 года). Его волнует не столько «мысль народная», которою держится толстовский роман, сколько «мысль экзистенциальная», ведущая любимых героев Толстого по жизни. В поле его внимания — скрещения раздумий, пересечения судеб, неожиданные встречные резонансы настроений и умонастроений, сквозные мотивы счастья, любви, дружества, семейственности, родства и дома. Своим спектаклем он говорит о том важном, о чем вновь и вновь сочиняются стихи и романы, пишутся симфонии, создаются живописные полотна и ставятся спектакли: о жизни, о смерти. Все искусство — об этом. И одухотворенный спектакль Римаса Туминаса — о том же.