В Театре им. Вахтангова поставили спектакль-байопик о гениальном советском физике

Главный режиссер вахтанговского театра Анатолий Шульев представил свой новый спектакль на Основной сцене. Героем стал нобелевский лауреат, физик-теоретик, «Леонардо да Винчи XX в.» Лев Ландау. Труднейшей задаче воссоздать судьбу гения подчинено в постановке абсолютно все: визуальная, режиссерская, актерская драматургии. Очевидны и баснословные финансовые затраты. Как выяснилось на пресс-показе, Шульев когда-то мечтал стать физиком и интерес к этой науке у него не угас, даже когда его жизнью полностью завладел театр. Мечта объединить в работе две своих страсти сбылась с началом репетиций над «Солнцем Ландау».

Итоговый сценический текст сочинялся коллективно – на основе мемуаров жены Ландау, документальных материалов и реальных разговоров с молодыми учеными (команда спектакля ездила в «Сколково»). Несмотря на видимый энтузиазм сочинителей, отсутствие профессионального драматурга в спектакле чувствуется. Местами действие буксует, герои вязнут в ничего не добавляющих к уже сказанному диалогах, а действие рассыпается на череду эпизодов разной степени обязательности. И тем не менее четырехчасовой спектакль смотрится легко – рассказанная в нем героико-романтическая история окупает все недочеты.

Биография Ландау (или Дау – так герой просил называть себя) дана здесь как череда вспышек памяти. Попавший в страшную аварию физик лежит в коме и, пока за его жизнь борются врачи со всего мира, «перепроживает» свою судьбу заново. Спектакль Шульева – это грамотный ретроспективный обзор всех главных событий биографии гения. Споры с влиятельным и обеспеченным отцом, близкие отношения с хлопотливой еврейской мамой, обучение за границей, знакомство и дружба с Нильсом Бором, публичный спор с Эйнштейном, драматичные отношения с любовью всей жизни и матерью его сына Корой, арест, тюрьма, обвинения в шпионаже, вынужденное участие в создании атомного оружия, мировое признание, наконец, жизнь после аварии.

Хотя лишнего пафоса удалось избежать отнюдь не везде, спектакль можно считать актерским триумфом Павла Попова. Артист, на чьем счету есть роли в двух театральных шедеврах (Пьер Безухов в «Войне и мире» Римаса Туминаса и Пер Гюнт в одноименном спектакле Юрия Бутусова), еще раз доказал масштаб своего дарования. Ландау называл себя Дон Кихотом науки, придумал собственную теорию счастья, а на двери своего кабинета повесил табличку «Осторожно, Дау кусается». О его экстравагантности, бешеном темпераменте и безжалостной язвительности ходили легенды. Попов сыграл все это, но сверх того (и это гораздо важнее) – солнечную сущность гениального человека. Перед нами злой эгоцентрик, почти что фрик. И он же – поэт науки, нежный, стремительный, легкий. Этот Ландау цитирует Лермонтова и Гумилева и не может разнять рук с любимой женщиной – парит с ней, как на картине Марка Шагала «Прогулка». Это, кстати, не преувеличение. Художник спектакля Максим Обрезков придумал, как показать полет влюбленных (один из самых эффектных аттракционов спектакля).

Физика в спектакле про физика прекрасно уживается с лирикой. Отношениям к женщинам и с женщинами, радикальным взглядам Ландау на брак в спектакле уделено особое место. Его любовь играет Яна Соболевская. Звезда труппы и главных хитов Туминаса и Бутусова, она конгениальна своему партнеру по сцене. В ее исполнении Кора – тоже характер, и не менее принципиальный, чем у Ландау. Не смирившаяся с унизительной ролью любовницы, но вынужденная терпеть странный брачный договор, разрешавший супругам свободные отношения. Кора Соболевской напоминает другую ее роль – Сольвейг в «Пер Гюнте» Бутусова. Воплощенная женственность, жертвенность, преданность мужчине до самой смерти. Замечательно, что актрисе удалось не повторить прежний рисунок, но как будто бы вдохновиться им и тем самым сделать роль объемнее. Отдельных восторженных слов заслуживает Юлия Рутберг, безукоризненно играющая мать Дау. В ее образе много серьезной самоотверженности и вместе с ней мягкого юмора (образ еврейской мамы сложно сделать не анекдотичным).

В новом спектакле вахтанговцев выдающаяся сценография. На сцене выстроен огромный серый павильон условного советского НИИ, пустой, давящий, безжизненный. Много колонн, лестниц, бетонных конструкций. Любой яркий предмет на таком фоне смотрится ожившим символом, будь то рыжие апельсины, рассыпающиеся по лестнице в сцене смерти матери Дау (физик любил этот фрукт с детства), или красные шарики в «заграничных» сценах (красный шарик как символ свободы от советской серости?). Обрезков – певец театральной красоты, а потому в спектакле не обошлось без горящих звезд и снежной вьюги. Не хочется раскрывать все карты и рассказывать, как художник воплотил на сцене научные прозрения Ландау. Но поверьте: эту красоту точно стоит увидеть самим. А заодно составить собственное мнение, удался ли Анатолию Шульеву и его команде редчайший в театре жанр спектакля-байопика