«Услышать как ангелы в небе поют»
НА ВАХТАНГОВСКОЙ СЦЕНЕ ПРОШЛА ПРЕМЬЕРА «ВОЙНЫ И МИРА»
«Долго живущему произведению, – отмечал Борхес, – всегда свойственна безграничная и пластичная многосмысленность; подобно Апостолу, оно есть всё для всех; оно – зеркало, показывающее черты читателя, а также карта мира». Роман «Война и мир» Льва Толстого давно стал картой русского мира, в которой каждое поколение видит свою эпоху, свои борения и битвы, надежды и страхи, притязания гордости и то смирение, которое так упорно не давалось автору романа. Римас Туминас создал в Вахтанговском театре спектакль-ораторию, русский эпос, зеркало, в котором отразилась не столько смута наших будней, сколько небо над головой.
«Спаси меня, Матерь, от вечных мучений
И научи меня больше молчать.
Дай мне смирения и веру с терпением
И научи всех любить и прощать
Царице Небесная, Царице Небесная,
Настави меня Ты на истинный путь,
Сподоби услышать, Царице Небесная,
Как Ангелы Божьи на небе поют».
Молитву Богородице девочки Ростовы поют перед отъездом из осажденной Москвы. Нежные детские голоса и впрямь звучат ангельски. И хочется верить, что Царица Небесная наставит и убережет, спасет и научит. Николай Бердяев был убежден, что Толстой целиком разделяет мысли Наташи Ростовой о том, что душа человеческая – ангельская по природе. Тут с Бердяевым можно спорить (убеждение Безухова, что люди, как реки, меняются постоянно в своей текучести, – кажется ближе к душевному складу великого писателя). Но для Римаса Туминаса безусловна вера кудрявой пылкой девочки Наташи-Ольги Лерман, которая сидит на авансцене, прижавшись к брату, и пылко возражает на его замечание о том, что в прошлой жизни человек мог быть животным. Мудрый руководитель Вахтанговского театра смотрит и на героев Толстого, и на занятых в спектакле актеров с той безграничной верой и любовью, с какой ангелы с неба Аустерлица смотрят на сражающихся и гибнущих людей. Что все их/наши «глупости и мелкие злодейства» рядом с испытаниями, которые всем предстоят?
Если в безграничной и пластичной многосмысленности вахтанговской постановки выбрать главное – то к молитве Богородице добавить нечего.
Все персонажи спектакля Туминаса проходят к постижению тайны евангельской любви свой путь, очищаясь и просветляясь страданиями.
В пустынном сером пространстве распахнутой всем военным ветрам века сцене (сценограф – Адомас Яцовскис) фигуры людей рисуются четко, скульптурно, каждый жест, взгляд, поворот дан подчеркнуто крупно. Современники Толстого удивлялись его способности уравнивать важнейшие исторические события эпохи, ее ключевые фигуры – и бытовые мелочи жизни людей ничем не примечательных. Но именно вера в человека – меру всех вещей, – определяла взгляд писателя на историю. Историю пишут не полководцы, а солдаты, их семьи, тысячи простых людей, втянутых в исторические повороты и катаклизмы.
Каждый из персонажей вахтанговской постановки «Войны и мира» имеет свою минуту наедине с небом и залом.
Светские сплетницы и сплетники безропотно, вслед за своей властной предводительницей Анной Павловной Шерер-Юлией Рутберг скидывают с себя меха и снимают драгоценности, опуская в короб для сбора средств на армию…
Смешной мальчишка Николай Ростов-Юрий Цокуров кричит после боя как он не мог, не мог, НЕ МОГ добить побежденного мальчишку-француза, который смотрел на него с таким испугом в глазах.
Высокий, застенчивый, как-то очень по-интеллигентски неуверенный в себе Пьер Безухов-Павел Попов в плену вдруг осознает, что человек сотворен для счастья. И недоумевает как одни люди могут ограничить свободу другого человека: «Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу!» И смеется счастливым смехом свободного человека.
Смертельно раненный князь Андрей-Виктор Добронравов видит, как мимо ведут искалеченного колченого инвалида Анатоля Курагина… «Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам, да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив…» Этот внутренний монолог Андрея Болконского Виктор Добронравов передает только жестом и взглядом, каким его герой провожает вчерашнего врага, повесу и легкомысленного негодяя, который, оказывается, сражался где-то с ним рядом и теперь тоже стоит на краю жизни…
Старый князь Болконский-Евгений Князев – мучитель и мученик, чья доблесть и гордость так близко подошли к гордыне и тиранству. На краю близкой могилы он слышит, что французы взяли Витебск и скоро могут дойти до его убежища – Лысых гор… И рядом с этой бедой – все лишнее, наносное отступает и остается только одно старое неукротимое больное сердце и нежность к дочери-княжне, у которой он ищет понимания и поддержки. Русоголовая княжна Марья-Екатерина Крамзина в этом спектакле и впрямь обладает той тихой храбростью, которая может устыдить любых героев…
Когда-то критики предлагали внести в список действующих лиц «Гамлета» Юрия Любимова занавес, созданный Давидом Боровским. В спектакле «Война и мир» в список действующих лиц можно внести музыкальное пространство Гиедрюса Пускунигиса.
Мы слышим звуки Бородинского сражения, хотя на сцене – один солдат с винтовкой на перевес мечется на поле боя, а вокруг растет гора мертвых тел-шинелей.
Мы слышим дыхание бальной залы, когда на авансцене стоит на своем первом балу Наташа Ростова-Ольга Лерман. Тонкая девичья фигура в белом платье с развевающейся шалью за плечами летит по всему распахнутому огромному залу… Ее подхватывает офицер в парадном мундире Андрей Болконский-Виктор Добронравов, и эти двое скользят, глядя в глаза друг друга и вся вахтанговская сцена мала для этого полета…
Наташа в серой солдатской шинели замрет над телом Андрея. И снова зазвучит их первый вальс. И в последнем прощании подхваченная музыкой, она будет похожа на сухой лист, который несет над землей ветер…
Вальс, страстный и страшный, и умиротворяющая молитва образуют те полюса, на которых строится спектакль Туминаса. Когда-то Борхес уверял, что великий роман не обязательно должен быть хорошо написан. Огрехи стиля, несостыковки сюжетных линий, даже неудачно вылепленные персонажи – все это вторично относительно главного: тех вечных образов, которые живут на его страницах. Многофигурный, многосоставный спектакль, по определению, к премьере (да и много позже) будет только собираться и строиться, искать гармонию частей и сыгранность каждой партии актерского ансамбля, в которой практически каждая роль имеет несколько исполнителей.
Но все это совершенно не важно.
Вальс Наташи, молитва, спетая Ростовыми перед отъездом из осажденной Москвы, последний монолог Пьера о балагане, загороженном досками, в котором хотят заключить его бессмертную душу, – все это входит в твой состав крови. Большие мысли Римаса Туминаса и высота нравственного чувства, которое живет в спектакле, делает его явлением в нашем театральном поле.