Владимир Симонов был, безусловно, выдающимся артистом. Чем он становился старше, тем благообразнее, артистичнее становилось его лицо. Он обрел внушительность, авторитетность, крупность облика. Внешная мощность раскалывалась неизбежной и радостной самоиронией. В его глазах жил огонь высмеивания и самовысмеивания. Он умел смеяться, даже злорадствовать, торжествовать над своими персонажами. Сбрасывал пафос, срывал маски, гасил пафос. Он органически не умел существовать на сцене филармонически, с миссией и важностью подходя к труду артиста. Актерство – это непременно веселое игровое существование. И сам дух игры противоречит любой сценической серьезности, обособленности. Мощные маскулинные скулы и мягкий подбородок, искривленная линия губы со смешинкой, совершенно детские холмики щек. Как будто бы даже в лице Симонов одновременно и народный артист, и клоун, высмеивающий собственную важность и статус.

Его профессор Серебряков в «Дяде Ване» Римаса Туминаса не умел ходить. Он вышагивал. Это были не ноги человека, это были конечности царственной цапли, цапли-королевы зверей. Осторожно, в замедленном шествии он шагал как астронавт Армстронг по поверхности Луны, отпружинивая в калошах от грешной Земли и деревенской грязи, к которой он как бы не имеет никакого отношения. Он шел один, а за ним – через дистанцию воображаемого шлейфа — целый выводок женщин, которых он, видимо, воспринимал исключительно как жен-мироносиц. Профессор Серебряков царственный великан, писатель земли русской, Леонид Лоэнгринович, он несет себя как сеятель лукошко с семенами разумного, доброго и вечного. И когда дядя Ваня (Сергей Маковецкий) стрелял в него, способ вышагивания профессор не сменял. Он точно так же уходил от пули, полный уверенности в том, что бежать от нее – не в его статусе, не для его харизмы. Не для трусливого бега росла его борода.

В «Ромуле великом» Уланбека Баялиева вместе с его сибаритствующим последним римским императором гибла его империя. Обломовщина голоногого Ромула в очках родилась вместе с ним, и с первых шагом детства его Ромул уверил себя в том, что именно ему будет дарована миссия похоронить собственную страну. Сибаритство и упадочность, манерность и декаданс – это то, что Владимир Симонов умел отличнейшим образом сыграть.

Администратором, распорядителем предгибельного мира был Симонов и в шекспировском «Троиле и Крессиде». Его Пандар иронично и зло восклицал, смеясь над племенем греков: «А кто же у нас сегодня на поле боя?» Троянская война уже не сражение, а бесконечные подковерные интриги, истерики героев и богов, раздражение знати. Манерность и обаяние пародийного конферансье-дьявола, которому только и остается, злясь, пародировать, высмеивать призрачность жизни, потерявшей смысл. Он хохотал на тем, что когда-то было бесконечно ценно, а теперь скисло.

Вспоминается и его потешный соблазнитель-бард из фильма «Страна ОЗ» Василия Сигарева. Выглядящей идеальным альфа-самцом, его герой быстро оказывался похотливым, отставшим от жизни, пафосным скуфом. Это был самобичующийся, умирающий от чувства вины дурак, не умеющий прикрыть свою трусость и нерешительность.

Ирония и самоирония позволяли Владимиру Симонову быть одновременно и реалистичным, и классичным. Законы игры не противоречили психологическому рисунку, а это значит, что образы артиста в одинаковой мере могли быть и документальными, природными, так и художественными, сочиненными.