С 20 сентября по 3 октября в Париже гастролирует Государственный академический театр имени Евгения Вахтангова. В недавно реставрированном театре Marigny он покажет два спектакля, «Евгений Онегин» и «Дядя Ваня». Пока в фойе театра было тихо и безлюдно, а рабочие на сцене готовили декорации, мы побеседовали с режиссером спектаклей, художественным руководителем тетра Вахтангова Римасом Туминасом.

фото — Augustas Didžgalvis

RFI: Вы много путешествовали по миру, ставили спектакли в разных странах. А как Вам Париж, какие он у Вас вызывает ассоциации?

Римас Туминас: История, связанная с Парижем и грустная, интересная, и даже трагическая. В 1976 году французская компартия была сильна, одна из сильнейших партий во Франции. И вот был юбилей этой партии, какая-то годовщина, и весь Советский Союз готовил концерт. Огромный концерт, все помещал: и балет, и певцы, и хоры, и военные. И в одном таком праздничном представлении, которое задевало и французскую революцию, и русскую революцию, были задействованы студенты Иосифа Михайловича Туманова, который возглавил и ставил этот концерт. Он был очень внимательный и добрый, как отец относился к нам, и, конечно, в массовках он задействовал весь курс. Мы там бегали солдатами, падали, играли раненых, революционеров, и так далее. Репетиции шли в Петербурге. На три месяца, представьте себе, Париж! Как весь ГИТИС в Москве нам завидовал! Такой учитель, такой руководитель, он взял вас! И у всех, конечно, эйфория такая. Каждый из нас родственникам, мамам, папам сообщил, те рады тоже за нас. Три месяца – это с ума сойти как! Думали – все узнаем, везде побываем.

И была генеральная репетиция в Петербурге, назавтра надо улетать, и вечером всех созывают, раздают загранпаспорта. А мне возвращают мой внутренний паспорт, билет в Москву и три рубля. То есть, я невыездной, меня не пустили. Ничего не объяснили, посоветовали не затрудняться, не задавать вопросов. Ну я вернулся в Москву. Естественно, в Москве тоже так среагировали: я пошел в ГИТИС, а там тоже начали меня избегать. Я был один. Сообщил, конечно, домой матери. И вот через несколько дней, утром в общежитии раздается стук, открывается дверь – мама стоит у порога. Как она сообразила, как она нашла? Без интернета, без телефона. Это меня так удивило – зачем? «А я читала Есенина недавно, перечитывала. И он покончил собой. Я испугалась, чтобы ты не сделал чего-нибудь такого похожего», – потом призналась она. Она обязательно решила идти к Брежневу, за несправедливость такую! А несправедливость была вот какая: отец накануне вышел из компартии, оставил партийный билет. Но как говорили, из компартии не выходят, мы только из нее исключаем. Привел я ее на Красную площадь, вот, говорю, там он где-то сидит. Она смотрела, смотрела на эти стены, на этот Кремль… Ну, как-то развлеклись, успокоились, поехали домой. И я уже дома, в Клайпеде у мамы, ходил к морю, все хорошо. Опять через неделю сообщение из МИДа: вы должны приехать, идет подготовка выезда во Францию. Ну опять! И мама в надежде, и я. Возвращаюсь в Москву. Опять забрали паспорт. День, два, три, неделя прошла, ничего не известно. И вдруг сообщение, что все прекращают концертные показы в Париже и возвращаются. И все вернулись. Здесь что-то компрометировало их, или плохо себя вели в Париже, или тема, или партия, или перед выборами здесь этот концерт представили как компрометацию истории, и вообще. Вот такое мое первое неудачное путешествие. Мне так было жалко! Потом уже я себе сказал: «Ничего! Я все равно буду в Париже. Но не так себе, на побегушках, массовках, как артист-неудачник. Я со спектаклями обязательно приеду и покорю Францию». (Смеется) Как все литературные романтики, так и я, начитавшись всех французских романов. Но потом я уже так не думал, просто интересно стало присоединится к культурной столице Европы. Со спектаклями это уже диалог такой получается.

Душа рвется в такие города. Это город для человека, для жизни человека. Говорят: «маленький Париж», «маленький Вильнюс», по сравнению с Москвой. Поэтому и тянет в такие города. Приятно быть в окружении архитектуры, искусства, музеев. Ощущение чего-то доброго окружает тебя.

Вы здесь, в театре Мариньи, сразу с двумя спектаклями, самыми, пожалуй, известными из репертуара театра Вахтангова. Спектакль «Дядя Ваня» в вашем театре идет уже давно, он не перестает восхищать и одновременно обескураживать. Потому что очень трудно сказать о героях – ты их любишь, ты их жалеешь, или они тебя дико раздражают. Скажите, в чем секрет вашего «Дяди Вани»?

Я пятнадцать лет назад начал вновь исследовать русскую драматургию и литературу и обратил внимание на слова Чехова и попытки Чехова создавать героя. Он попытался сделать это с Ивановым (в пьесе «Иванов») и убил его. Не получилось. И потом он подумал, что все могут быть героями. Нет главного. Все – герои, все – люди, у всех судьбы. Нет интереснее или хуже. У всех безнадежное, грустное рвение к счастью. Все хотят быть счастливыми, все хотят любить. Кто-то сказал, что вы будете счастливы и в жизни. Друг другу обещаем счастья, счастья, всю жизнь обещаем. Так вот, эти обещания потому и обещания, что его нет. И когда у Чехова в «Трех сестрах» Вершинин говорит: «Счастья нет и не может быть для нас», когда это продолжение мысли Достоевского, и Толстого, потому что «нет и не может быть, потому что вокруг несчастье»… И вслушиваясь в Чехова, вслушиваясь в тексты, как-то всплыли картины нежные, без шума, но с судьбами. Как-то хотелось поставить всем памятник. Всем, которые страдали, которые жили, которые прожили, которые мечтали, передали мечты нам, обманчивые, может быть, мечты. Но мы все равно верим, подхватываем их, хотим верить. И опять прощаемся с этой надеждой.

Я ничего не придумал, не трактовал, не переписывал. Не люблю, когда это делают по поводу Чехова, на тему Чехова, переписывают название. Зачем это делать? Я думаю, что это от такого проклятого желания выразить себя, поставить выше, несознательно, но почувствовать себя творцом, хозяином. Но нет третьего. Я пригласил всех актеров играть «третьему» – это третьему глазу, как я его называю, играть небесам. Ни зрителю, ни партнеру – небесам. Контакты земные остаются, они глубокие, но наша душа должна быть направлена, рваться к небесам, и играть должны небесам. Как сказал Ронсар, французский поэт, еще за сто лет до Шекспира – Шекспиру, видно, понравилось, и он использовал это, и мы думаем, что строки о том, что весь мир – театр, а все мы – актеры в нем, принадлежат ему. Нет, это Ронсар, у которого есть продолжение: «Всесильная Судьба распределяет роли, и небеса следят за нашею игрой!» Вот этой мыслью и надо строить театр.

Ваш спектакль «Дядя Ваня» с первых секунд охватывает зрителя трагизмом. А Вы вообще веселый человек?

Да. (Смеется) Мне не чужд юмор, и вся классика, начиная от античности, внутри содержит много юмора, спрятанного или не спрятанного. И его почувствовать, услышать и пользоваться им – это все мне очень близко, и нужно это вводить в спектакли. Но трагизм: я всегда как-бы определяю конец этой нотой. Тем более, что этот трубач и тема, которая звучит (в начале спектакля – RFI), она уже звучала. Я не помню его фамилии, он играл в оркестре в театре Вахтангова еще до войны. Но после войны он уехал на Запад, жил в Париже, потом в Вильнюсе, и в Вильнюсе похоронен. И это гениальный трубач, пока он не так раскрыт и известен, но в узких кругах его очень ценят. И вот он с этой темой трубы и начинает спектакль. Это созвучно и «Дяде Ване», и Вахтанговскому театру.

Каждый раз, если куда-то идешь и хочешь правды перед собой, то все как-то (получается — RFI), какие-то совпадения нечаянно открываться начинают. Или тебе их предлагают, или они спускаться начинают с небес. Какие-то случайности, но они все между собой взаимосвязаны. Значит, что-то делаешь правильно.

Во Франции Чехова очень любят. «Дядю Ваню» или «Три сестры» можно встретить даже в каком-нибудь провинциальном любительском театре. Как Вам кажется, почему Чехов в 21 веке настолько актуален? Вы ведь ездили с этим спектаклем по всему миру.

Да, и везде его очень понимают, вслушиваются. Потому что спектакль тоже требует хорошего слуха, атмосферы, мысли, которая реализуется через визуализацию.

Ну а что Чехов популярен… Большая часть пытается осовременить его. Переодеть, пользоваться инсталляциями, экранами, планшетами. Я бы сказал, что это просто игра с классикой, игра не очень культурная и не очень порядочная. Она убивает автора, пользуется автором, но подыгрывает современности. И тут вспомнишь Пушкина: бескультурье, пошлость, хамство всегда примыкают к современной жизни. Она прямо подсказывает: «Ну давай, сделай пошлость! Сегодня мир такой! Давай, давай, я пошлость, я тебе помогу! Видишь, как это популярно, как пойдет зритель! Они же любят пошлость. Ну зачем красоту? Красота – это легко». Вот так пользуется классикой большая часть, к сожалению. Я это ненавижу, и горжусь, что наш «Дядя Ваня» здесь в Париже именно такой, как он есть. Я не претендую на совершенную правду, но я думаю, что дух, какая-то мысль, Чехов – мы к нему приблизились. Современный спектакль – это не значит то, что я упомянул. Это способ мышления. Если актер – акробат и должен быть немножко философом, то он обязательно соединит сегодняшнее мышление с эпохой, с музыкой с собой. И он будет современным. Мы увидим современного человека, но из той эпохи. Это чудо, которое я очень ценю и оставляю автора нетронутым, не переписанным.

А популярность другая – она глубинная. Это трагизм, это драма. Это несостоявшаяся судьба. Эта тема настолько вечная, и все зависит от того, насколько пьеса талантливо написана. А эта просто гениально написана! О том, как не складывается жизнь, почти у всех. Потому что, как я говорил, в «Иванове» он (Чехов — RFI) убивал, потом он убивал и в «Трех сестрах», а потом он написал «Вишневый сад», где отказался убивать героев. А не надо убивать! Просто отбери у него почву из-под ног, отбери родину, и это будет сильнее и страшнее, чем смерть. Вот к такому трагическому выводу приходит Чехов всегда. Но всегда улыбающийся, всегда он подсмеивается над тем, что человек постоянно стремится к счастью, бедненький! Ему было нас так жалко в ту пору, и сейчас так жалко людей. Стремятся же, хотят. Как дети!

В детстве все произошло. Потом мы только повторяемся или импровизируем свою жизнь. А в детстве все самое главное уже произошло, которое либо ты замечаешь, запомнил и несешь всю жизнь, или же ты отказываешься от детства, от своего маленького образа, и идешь. А он бежит за тобой, бежит, хочет что-то сказать. А мы – нет, мы не обращаем внимания, мы идем, мы уже самостоятельные. И делаем ошибки. А тот «маленький я», который бежит за мной, может, и подсказал бы – куда идешь, зачем идешь, не так делаешь, не так живешь!

«Евгений Онегин» – второй спектакль, который вы привезли в Париж. Мне всегда казалось, что невозможно его смотреть, не зная Пушкина с детства, не читая его с детства. А между тем, с «Евгением Онегиным» Вы много поездили по миру. Как его принимают зрители за рубежом, как его понимают люди, не знакомые с творчеством Пушкина?

Там сильный ряд визуализации и атмосферы, в паузах, в молчании, когда молчит театр. Сцена молчит, но продолжает о чем-то рассказывать. И все это понимают, все читают. И я тоже думал: что же такое Онегин? При советском строе это был герой, который отвернулся от высшего общества в Петербурге, уехал в деревню к крестьянам. Но Пушкин хотя его и жалел, но был беспощаден к Онегину. Он его просто потерял. Не интересовал его больше Онегин. Он просто кончился. После дуэли, когда он убил – а это было убийство Ленского, я в этом убежден – он уезжает. Но уезжает куда? Не на Балканские войны, чтобы искупить вину, потому что его совесть грызет, чтобы стать героем (а может быть Татьяна тогда и решилась бы?) Но он где-то был, наверное, в Италии, на теплых водах, как Чацкий. Вот эти герои – Чацкий Грибоедова и Онегин – они бессильны. Они могут быть популистами, они могут критиковать. У Грибоедова Фамусов говорит Чацкому: за имением следи, а самое лучшее – иди ты, братец, и послужи! А он отвечает: «Служить бы рад, прислуживаться тошно!» Так кто тебя просил прислуживаться? Иди служить, я тебе говорю! Нет! Он уже знает, что прислуживаться придется. То есть, если ты хочешь что-то делать, так иди и делай! Помоги, но не болтай! И потерял Чацкого Грибоедов, потерял Онегина Пушкин. А вот женщина, Таня, она осталась, окрепла, стала духовно богатой, одержимой, любящей. Это как сама Россия. Я вычитал потом у Достоевского, который говорил, что «надо было ему назвать роман «Татьяна»»! И мы так делали. Мы внутри репетиционного процесса называли его Татьяна, спектакль про Татьяну. Но мы не меняли название. Это нерушимо, не надо переписывать.

Последняя сцена, ее танец с медведем, просто потрясающая.

Это такое одиночество. И заяц, и медведь. Мне очень странно, что иногда русским надо объяснять появление зайца. Когда даже памятник уже стоит зайцу, который спас для России поэта на несколько лет, зимой, в лесу, по дороге к восстанию.

Скоро театр Вахтангова будет отмечать свое столетие. У Вас есть уже какие-нибудь планы, сюрпризы, секреты?

Да, это будет в 2021 году, но готовиться надо уже сейчас. Когда театру было 90 лет, я готовил «Пристань», где участвовали все великие актеры. Спектакль шел почти семь лет. Я не думал, что столько продлится, думал, что только сезон. Все-таки возраст артистов… Но они взбодрились, это лечило их, продолжило многим жизнь. Этот спектакль стал для всех нас основным, главным и даже каким-то театральным брендом. Когда я на 90 лет готовил «Пристань», я сказал: ну, если не получится, то на 100 я придумаю что-нибудь, постараюсь. Все замолкли, думают: что, он на десять лет еще хочет замахнуться, быть в театре? (Смеется) Я пошутил, конечно. А шутка – вот она, пошути ты, человек, небрежно! Я не думал, что дождусь 100-летия театра, думал, уеду домой. И мысли такие есть, что уже хватит. Из театра надо уходить еще с цветами.

Но сейчас весь будущий репертуар театра 2020 и 2021 года направлен на юбилей. Сам юбилей, что будет происходить в тот день, я не знаю. Но он будет ознаменован открытием памятника Вахтангову. Я уже смотрел макет, он очень интересный. Будет стоять у центрального входа. Я сам думаю про «Войну и мир» Толстого. Я уже давно об этом думаю, это не к 100-летию привязано, но так случилось. Так что весь репертуар будет посвящен этому празднику.

Еще статьи по теме:

Театрал, 20.09.2019

http://www.teatral-online.ru/news/25259/